Где и когда нужно динамическое чтение (часть 3)

Чаще всего, однако, бывает, что, беря в руки новую книгу, мы еще ничего не знаем о ней. И если, начав читать книгу, очень скоро приходишь к выводу, что ее познавательная ценность для тебя низка, то, вероятно, разумнее всего воспользоваться таким рычагом, как темп чтения.

Совершенно иные критерии определяют характер чтения художественной литературы. В первую очередь — это писатели, наиболее близкие индивидуальным особенностям личности каждого читателя и поэтому вызывающие у него наибольший эмоциональный резонанс (то, что называется — любимые писатели). И здесь, вероятно, уместнее говорить не о темпе чтения, а чтении вдумчивом и проникновенном.

В этой связи мне хочется еще раз повторить заключительную фразу из публикации в датской газете: «Для тех, кто читает не только для того, чтобы усвоить содержание, но и для того, чтобы испытать наслаждение от языка и стиля изложения, этот курс техники быстрого чтения не очень-то блестящая идея…»

В самом деле, разумно ли абсолютизировать скорость чтения, превращать ее в самоцель? Что было бы, если бы люди стали владельцами этаких маленьких, изящных автомобилей индивидуального пользования, способных безопасно и быстро переносить нас с неимоверной скоростью сразу к конечной цели? В этом случае, получив определенный выигрыш во времени, мы в какой-то степени обеднили бы наше существование, утратив возможность наслаждаться открывающейся перед ветровым стеклом автомобиля панорамой местности. И по­добно тому, как хороший шофер приноравливает скорость автомобиля к характеру местности, так и искусный читатель в широких пределах варьирует темп чтения. Медленно, вдумчиво и прочувствованно воспринимает страницы, насыщенные богатством мысли или яркостью образов, и резко повышает темп, переходя к чтению вертикальному, на «пустых» для него страницах. Менять темп чтения тем более необходимо, что в жизни один и тот же человек читает разный материал, и мотивы чтения то и дело меняются.

Особое значение чтение приобретает для научного работника, ибо заниматься наукой — значит плыть против течения (я имею в виду встречный поток научной информации). Нужно беспрерывно ориентироваться в никогда не останавливающемся потоке информации о новых находках, о новых открытиях. Достаточно хотя бы на короткое время ослабить усилия, чтобы этот мощный поток сразу же отбросил назад. Теряешь ориентировку в мире собственной специальности, и ты уже не научный работник. Здесь могут быть разного рода конфузы, вплоть до изобретения деревянного велосипеда.

Вывод один — уж коли человек занялся наукой, его знание литературы в своей области должно быть тотальным. Ни на какие случайности полагаться нельзя. Тот, кто полагается на случайно подвернувшийся журнал, тот, кто позволяет себе клеймить заблуждения того или иного ученого, не прочитав ни одной его работы, а только потому, что другие клеймят его заблуждения, не имеет права называться научным работником. Напомню слова Тимирязева: «Специалист— это человек, который познает все больше и больше во всем меньшем и меньшем». В своей области, по той непосредственной теме, над которой работаешь, нужно знать только все.

Как, однако, приобрести это тотальное знание? Только трудом, но труд этот можно несколько сократить, исключив труд неоправданный, и для человека, приступающего к новой для него проблеме, можно, например, дать конкретный совет — двигаться в чтении литературы не в хронологическом порядке, а, наоборот,— от самых новейших публикаций вспять (по крайней мере можно будет исключить чтение тех авторов, взгляды которых не выдержали испытания временем). В самой последней работе может оказаться критический разбор, будет указана методическая несостоятельность целого ряда работ, которые можно будет и пропустить или просмотреть только для того, чтобы убедиться, что тот автор, который давал критический разбор, действительно прав.

Когда я впервые начал знакомиться с литературой по своей специальности, меня поразило обилие противоречий между различными авторами по самым элементарным вопросам. У меня, откровенно говоря, сразу же возникло подозрение, что область знания, с которой я начинаю знакомиться,— это еще не наука, а сплошная партизанщина, и в этой разноголосице каждый мнит себя генералом, потому что нет еще никакого устава. Прочитав первую же монографию, я оказался перед великим множеством имен и еще более великим множеством мнений. И поскольку не было буквально ни одного вопроса, в котором сходились бы все авторы, я, естественно, заключил, что кто-то из них прав, а кто-то заблуждается. И так как мне предстояло знакомиться с писаниями авторов, большинство из которых были иностранцы (на русский язык их работы не переводились), мне, естественно, хотелось с самого начала разобраться, кто же из них чаще бывает прав, кому можно больше верить. И я решил воспользоваться приемом перекрещивания информации, сводя воедино разрозненные суждения разных авторитетов.

На карточку, каждая из которых была посвящена одному автору, выписывал литературные источники, а цифрами обозначал те страницы, где приводятся цитаты из данного автора, его собственные суждения о различных феноменах или же мнения других авторов о его суждениях. Эта картотека помогла мне на первых порах увидеть самых активных бойцов, тех, кто ведет самый интенсивный бой и, в свою очередь, находится под самым интенсивным огнем. Затем я стал подчеркивать на карточках те страницы, которые вызывали мою симпа­тию, чаще всего в силу опоры на факты, а не на мнения, либо же в силу внутренней логики… Так после трех-четырех русских (или переведенных на русский язык) монографий у меня выявились авторы, с работами которых, как я понял, следовало свести непосредственное знакомство в первую очередь. Сейчас, через 20 с лишним лет, я вижу, что ориентировка, которую мне в то время дал этот прием, почти целиком себя оправдала, и время подтверждает правоту именно тех ученых, имена которых стояли первыми в составленном тогда списке.

Замах на оригинальные открытия в науке без достаточно серьезного изучения того, что сделано другими, чаще всего оборачиваются донкихотством и приводит к изобретению деревянных велосипедов. Но столь же опасна и другая крайность — безропотное принятие на веру всего, что бы ни было напечатано в типографии.

Каждый научный работник обязан воспитать в себе своеобразный иммунитет — не поддаваться гипнозу печатного слова и сохранять при чтении критичность восприятия: чтение должно быть не пассивным, а активным процессом, когда каждое положение автора просматривается и оценивается в свете собственного практического опыта, основанного на единственном субстрате всякой истинной науки — «господине факте», как выражался И. П. Павлов.