date18.07.2014 "Путешествие в мир фармакологии" authorАвтор: Ю.Ф. Крылов

Фармакология (греч. «фармакон» — лекарство и «логос» — учение) как самостоятельная медицинская дисциплина зародилась в сумраке средневековья на стыке химии и биологии. Однако уже на заре цивилизации люди располагали сведениями, добытыми непосредственно из практики, о лечебных и ядовитых свойствах природных веществ.

Миллионы лет существования на Земле человек обходился без антибиотиков, гормонов, нейролептиков, транквилизаторов и других современных средств, применяя при болезнях лишь то, что давала природа. Эти крупицы опыта передавались из поколения в поколение, формируя традиционную медицину. Ценные сведения, столь необходимые для понимания сущности медикаментозного лечения, накапливались, преодолевая мистицизм и заблуждения, сопротивление знахарей и колдунов. И конечно же, рациональное и абсурдное так же уживалось в народном творчестве, как, впрочем, они уживаются иногда во врачевании научном.

Первое описание фармакологических свойств пришло в научную медицину из народной практики. Пожалуй, наиболее наглядно это происходило в России XVI—XVII веков. В те времена Аптекарский приказ— своеобразное управление здравоохранения царского двора — имел обыкновение рассылать по городам и весям распоряжения о сборе местных лекарственных трав и кореньев. Особенно ценились лекарственные травы Сибири. Местные воеводы получали из Москвы специальные наказы, «чтобы знающим людишкам сыскивать для лекарственных составов и настоек травы и иные вещи». Собранные травы приказано было в запечатанном виде отправлять в столицу, снабжая сборы этикетками с обозначением, «что к какому лекарству годно». Из донесения XVII века мы узнаем, что человек Сенька Епишев сдал якутскому воеводе несколько тюков и корней с подробным описанием лечебного действия каждого растения. Вот некоторые из его описаний:

«Трава, имя ей колун, цвет на ней бел, горьковата, растет при водах. А годна эта трава будет у мужского пола или у женского нутряная застойная болезнь, перелом, моча нейдет или бывает томление женскому полу не в меру младенцем; и тое траву давать в окуневой ухе или в ином чем и сухую давать ести».

«Корень, имя ему марин, и годен будет он, на ком трясовица; и тот корень навязывать на ворот и держать часть, измяв, для обаяния у носу…» «Корень девятильник белый, растет на лугах; годен будет, у кого зубная боль и пухнут десны, и того корня малую часть на зубах держать…» «Трава звериный язык, а годна будет, в каком человеке мокротная болезнь внутри».

Описание Епишева — чистейший образец народной медицины. Но, дойдя до государева Аптекарского приказа, писания доморощенного травника приобретали силу научной рекомендации. И лечившие царскую семью доктора, титулованные медики из Лейпцига, Падуи, Лондона, вносили в свои рецепты и траву колун, и корень девятильник, и многое другое, что подсказывали им «знающие люди» из Сибири. Так или подобным образом составлялись рецептурные прописи, попавшие и в санскритские рукописи, и в египетские папирусы, и в медицинские книги греков. Именно поэтому очень трудно определить многие из растений, приведенных в древних манускриптах.

Процесс накопления фармакологических знаний был долгим и трудным, и немыслимо счесть жертвы на этом пути эмпирического поиска целебных средств.

«Кто стреляет целый день, тог иной раз и попадет в цель» — эти слова Марка Аврелия Цицерона как будто специально произнесены для того, чтобы объяснить, каким путем человечество нашло свои лекарства. Именно так человек «случайно» открыл лечебные свойства рвотного корня, хинной коры, дигиталиса, а также сумел выработать определенные критерии целебности для оценки целого ряда природных снадобий. Нам эти критерии кажутся странными и даже абсурдными, но не будем оценивать свысока воззрения наших предков. Хорошее знание действительности всегда основывается на хорошем же знании прошлого, а изучение эволюции любой науки помогает заглянуть в ее будущее. Итак, в те стародавние времена сложилось убеждение, что верное лекарство своим цветом, формой, происхождением должно само сигнализировать о себе. Надо только внимательно приглядеться к окружающим растениям, животным и минералам, и всегда найдется нечто «родственное», а следовательно, и целебное при данной болезни. Если, например, предстоит лечить человека, укушенного змеей, то следует запастись головой убитой змеи. В крайнем случае, поможет изображение змеи на металле или на дереве. Вслед за соответствующими заклинаниями («Змея, змея, вынь свое жало…») яд, по мысли древнего врачевателя, уходил из пораженного тела в предмет, которым лечат. Со временем голова змеи или ее изображение были заменены минералами, имеющими змеиный цвет, змеевидными стеблями, листьями растений, имеющими форму змеиной головы. Так родилась вера во всякого рода амулеты, предохраняющие от болезни или опасности. В одних случаях это было копыто лани, в других — рог мифического единорога или драгоценный камень. Китайские медики, устанавливая связь между свойствами лекарств и их внешней формой, делили тело больного на три пояса и в соответствии с таким делением лечили болезни головы почками и цветами растений, средний пояс пользовали стеблями, а нижний — корнями. Кора давалась при болезнях мышц и кожи, ветками лечили конечности, сердцевину использовали при заболеваниях внутренностей.

У многих народов в ходу были лекарства красного цвета. Их отождествляли с кровью, этой важнейшей тканью человеческого организма. Во Франции красным соком марены вызывали задержавшиеся месячные, на Руси соком красной свеклы пытались остановить кровотечения. Желтым лекарствам в прошлом приписывалось родство с желтухой и золотухой. Против этих болезней наилучшими считались желтый сок чистотела, отвары одуванчика, желтки куриных яиц. В Индии и на Руси с «желтыми» болезнями боролись несколько иначе: индийские лекари заставляли своих пациентов подолгу смотреть на птиц с желтым оперением, а русские — на желтое брюхо щуки. Но общий принцип «желтое против желтого» неизменно сохранялся во всех странах. Существовали и «черные» лекарства. В Египте, например, считалось, что седину можно предотвратить с помощью жира черных змей, крови черных быков или яиц вороны.

Лекарства должны были помогать не только цветом, но и соответственно формой. Против почечных болезней использовались листья, имеющие форму почки; листва сердцевидной формы шла на сердечные лекарства. Интересно, что эго народное поверье в XVI веке получило поддержку у видных европейских медиков. Так, учение о сигнатурах (от латинских слов «сигна» — знак и «натура» — природа), т. е. знаках природы, просуществовало в медицине почти 200 лет. Согласно этому учению растения с красными листьями следовало употреблять для лечения ран, а колючий чертополох—против колик. Отбор лекарств по принципу подобия казался в то время настолько понятным, что даже не нуждался в обосновании: такие лекарства «должны» были помогать!

Постепенно преимущества многовекового народного опыта начали отступать перед передовой наукой, так как ее методы позволяли получать сведения о свойствах различных препаратов в более короткие сроки и со значительно меньшими издержками. Этому процессу способствовало вторжение в медицину достижений смежных естественнонаучных дисциплин: алхимии и особенно иатрохимии. Основоположником последней был выдающийся ученый-медик эпохи Возрождения, профессор Базельского университета Парацельс.

Парацельс—псевдоним врача и естествоиспытателя Филиппа Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма {1493—1541), основавшего новое направление в химической науке—иатрохимию, пришедшую на смену алхимии. Его убеждение в том, что «настоящая цель химии заключается не в изготовлении золота, а в приготовлении лекарств», было поистине революционным для того времени и в значительной мере стимулировало дальнейшее развитие аптек и химических лабораторий при них. Своим примером Парацельс побудил химиков искать новые вещества со свойствами лекарств и применять их для воздействия на человеческий организм. Иатрохимики не только обратили внимание на такие общие явления, как, например, сходство между процессами горения и дыхания (первое открытие в области биохимии!), но и внедрили в медицину многие вещества, получившие широкое применение и в настоящее время. В их числе не только химические элементы — сурьма, мышьяк, ртуть, железо, но и опий, эфир для наркоза и другие лекарственные препараты, являющиеся химическими соединениями.

При всей прогрессивности иатрохимия мало чем отличалась от алхимии. Так, например, Парацельс считал, что причиной болезни является избыток или недостаток одного из трех компонентов (ртути, серы, соли), которые составляют не только макросому (Вселенную), но и микросому, т. е. человека. А отбор потенциальных лекарств велся по простому принципу: «Если вещество оказывает довольно сильное действие на организм, то аз него получатся хорошие лекарства». Доводя этот принцип до абсурда, лучшим лекарством следовало бы признать цианистый калий… Но сама по себе идея не лишена смысла. Ниже мы проиллюстрируем, сколь много лекарств вышло из сильнодействующих ядов.

Поскольку гений Парацельса все же был продуктом средневековья, его находки носили сугубо эмпирический характер, хотя некоторые из введенных им лекарств сохранили свое аиачение и до наших дней.

Справедливости ради надо заметить, что эмпиризм и случай сопровождали фармакологию и позже, принося подчас удачу. Так, в конце XIX века один немецкий аптекарь отпустил по ошибке клиенту в качестве глистогонного средства препарат, очень схожий по химическому строению с фенацетином. Ог глистов больному избавиться не удалось, но вот повышенную температуру препарат снимал замечательно. Химикам оставалось лишь незначительно «потрудиться» над структурой этого соединения я передать в руки врачей фенацетин — отличное жаропонижающее средство, используемое человечеством много десятилетий.

В других случаях ученые искали одно, а обнаруживали другое. И это «другое» оказывалось хорошим лекарством. Так, испытывая препараты ртути в качестве противосифилитических средств, у ряда из них обнаружили мочегонные свойства. В другом случае от внимания врачей не ускользнуло сахароснижающее свойство сульфаниламидных препаратов, используемых для борьбы с инфекционными заболеваниями. Благодаря наблюдательности врачей в клинике появились синтетические антидиабетические препараты.

И все же, как ни хороши все эти «дети счастливого случая», их недостатком является именно то, что они возникают в результате случайности.

Именно поэтому извилистая дорога эмпиризма завела медицину XIX века в тупик. Ведь химики, предлагая случайно найденные вещества в качестве лекарств, совершенно не представляли последствий его применения, так как они не имели представления о законах функционирования живых организмов. Взаимоотношения химиков и врачей того времени напоминало беседу глухого со слепым: химики не понимали медицины, а врачи не слышали призывов химиков о помощи. Нужно было связующее звено между этими двумя науками. Именно им и стала в середине XIX века фармакология, исследовавшая действие всех известных лекарств на физиологические функции организма. После этого часть лекарств перекочевала в научные руководства, а большая — в легенды. Многие «магические» и «чудесные» средства не выдержали строгого испытания фармакологией.

Сформировавшись как самостоятельная научная дисциплина, фармакология стала подсказывать химии, в каком именно направлении необходимо вести поиск новых препаратов. Медицина испытывала острый дефицит в эффективных средствах для лечения инфекционных, сердечно-сосудистых, психических, онкологических и других заболеваний. Для целенаправленного создания новых препаратов фармакологи должны были создать метод научного прогнозирования свойств вновь синтезируемых соединений. Это была очень трудная задача, так как фармакология, позаимствовав у смежных наук (физиологии, химии) ряд методов исследования и не создав еще своих, не смогла двигаться вперед. Трудность развития фармакологии на данном этапе усугублялась тем, что врачи и химики смотрели на нее как на нечто второстепенное, но неизбежное. Рассуждения строились по нехитрой формуле: «Врач лечит, а химик создает новые соединения, т. е. какие-то реальные ценности. А фармакология… что-то вроде перевалочной базы, где ничего не создают, а только передают готовое из рук в руки». Стало ясно, что не только лекарства, но и промежуточные продукты для их синтеза должны создаваться общими усилиями химиков, фармакологов и врачей-клиницистов.

И наконец, этот союз должен иметь солидное математическое обеспечение, поскольку речь идет о научном прогнозировании. Нас могут упрекнуть в излишнем теоретизировании, но ведь без всего этого мы рискуем вернуться к временам голого эмпиризма, о котором великий Клод Бернар говорил: «Эмпиризм может служить для накопления фактов, но никогда не будет создавать науку. Экспериментатор, который ничего не знает о том, что он ищет, не понимает и того, что он находит».

В основе концепции современной фармакологии о взаимодействии лекарств с организмом лежит определение «лекарство». Так что же это такое?

В прошлом люди надеялись получить снадобье, способное излечить все болезни. В разные времена и у разных народов его называли панацеей, или териаком. Эта идея владела умами не одного поколения врачей, химиков и особенно больных. В XVI веке к таким всеисцеляющим средствам относили левую ногу черепахи, мочу ящерицы, испражнения слона, кровь, взятую из под правого крыла белого голубя.

Да что там мрачное средневековье! В XIX веке излюбленным средством был териак, состоявший из 60 ингредиентов. Туда входил опий, морской лук, змеиное мясо и другие порой ядовитые компоненты. Все они смешивались с медом и растворялись в большом количестве вина. Впрочем, фармацевт мог по своему усмотрению изменять пропись, поскольку контролировать его было невозможно, а больной, для которого лекарство оставалось загадкой, слепо верил в таинственную силу снадобья, окруженного ореолом таинственности и мистицизма.

Как правило, лекарством мы привыкли считать то, что приносит облегчение страдания или же способствует выздоровлению. В разряд собственно лекарств, т. е. продуктов природного или синтетического происхождения, мы зачисляем несколько тысяч препаратов. А как же остальные десятки миллионов химических соединений, известных человеку:? Почему все они не находят применения в качестве лекарств? Возможно, ответят многие, из-за сильной ядовитости. Но ведь еще наши .предки догадывались о правиле, согласно которому каждый яд в небольших количествах может служить лекарством и каждое лекарство в чрезмерных дозах является ядом. Таким образом, использование или неиспользование какого-либо вещества в качестве медикамента прежде,всего зависит от того, что же считать лекарством, а что — ядом. Вопрос этот при кажущейся простоте вызывал бурные споры на протяжении многих веков. При этом многие препараты периодически объявлялись то лекарствами, то страшными ядами, снадобья типа толченого мела иногда ценились на вес золота. Да что говорить о средневековье, если в наше время можно услышать: «Если хотите быть сильным и ловким, видеть в темноте и жить до ста лет — ешьте мясо крокодила».

Для того чтобы наш читатель мог самостоятельно решить этот довольно сложный вопрос, необходимо сравнить настоящее с прошлым, собственные воззрения со взглядами современных фармакологов.